Вакансии для переселенцев по всей России

<... > Летом 1930 года она была в Коктебеле и читала свои стихи Волошину. В 1933-м сама пришла к Ахматовой в Фонтанный дом — знакомиться. В конце 1933 года в неё были одновременно влюблены Осип Мандельштам и Лев Гумилёв; Мандельштам, помимо «Мастерицы виноватых взоров», посвятил ей ещё одно стихотворение, несколько строк из которого она помнила наизусть. Но не записала. И они исчезли.

Все они в те страшные дни были влюблены друг в друга, играли в эротическую возбуждающую игру, и все что-то писали. Лев Гумилёв написал на неё эпиграмму, где назвал её «Манон Леско». Эпиграмма тоже не сохранилась. Мария отвергла их обоих — и Осипа, и Льва. И оба пошли своим крестным путём, один — к гибели, другой — к долгому заточению.

Сама она говорила, что Мандельштам был ей неинтересен: «Он старик». Но, как пишет Эмма Герштейн, она выходила из его комнаты «с пылающими щеками и экстатическим взглядом». Он просил её говорить ему «ты» и получил в ответ почти грубое «ну, ты». Это было, когда до его ареста оставались считаные дни.

Она была среди тех девяти (или одиннадцати) человек, которым Мандельштам читал «Мы живём, под собою не чуя страны». Она была единственной, кто записал стихотворение (потом сожгла его). Её вызывали в органы и пытались сделать стукачкой. Иногда, доходя до отчаяния, она думала о том, что расскажет им всё. Но никаких показаний они от неё не получили. Её мужа арестовали, и он умер в лагере.

Алексей Поликовский — эссе о Марии Петровых.

Не открылась ссылка? Читайте тут.